Понятие уголовного дела
Уголовное дело. Это словосочетание довольно часто встречается не только в тексте Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов Российской Федерации. Оно является распространенным в среде лиц, совершивших преступление, и, наоборот, лиц, уполномоченных государством их пресекать, расследовать и раскрывать – сотрудников правоохранительных органов, следователей, прокуроров и судей. Его часто используют преподаватели и студенты юридических ВУЗов, а нередко и обычные граждане, особенно, пострадавшие от преступления. Однако, уголовный и уголовно-процессуальный законы, а также многочисленные учебники по уголовному праву и уголовному процессу, оперирующие таким словосочетанием, как уголовное дело, не раскрывают его понятия.
Поэтому, чтобы понять, что все-таки представляет из себя уголовное дело, обратимся к словарям.
Так, Юридический словарь, размещенный на интернет-ресурсе «Коллекция словарей на ВсеСлова.ру», дает такое определение: «Уголовное дело — дело, возбужденное в установленном законом порядке в каждом случае обнаружения признаков преступления»[1].
Чтобы было еще более понятно, обратимся к Толковому словарю русского языка, составленному С.И. Ожеговым и Н.Ю. Шведовой. [2] На странице 159 указанного издания одно из значений слова «дело» определяется как «собрание документов, относящихся к какому- либо факту или лицу».
Дополнительно взяв за основу толкование слова «уголовный», как «относящийся к преступности, к преступлениям и их наказуемости» (с. 824), и соединив значения данных слов вместе, получим следующее определение: «Уголовное дело – это собрание документов, относящихся к преступлению».
Документы, которые собраны в уголовном деле, носят название процессуальных документов и доказательств. В следующих публикациях вопрос о процессуальных документах и доказательствах будет рассмотрен подробней. Пока же отметим, что собирание указанных документов происходит в процессе предварительного следствия или дознания по уголовному делу уполномоченными на то Уголовно-процессуальным кодексом РФ лицами (следователем или дознавателем).
Возбуждение уголовного дела в отношении конкретного лица
Адвокат Антонов А.П.
Когда в отношении человека возбуждается уголовное дело, то это лицо должно быть известно. УПК РФ предусматривает особый порядок возбуждения уголовных дел в отношении некоторой категории лиц. Уже только в связи с наличием в УПК РФ таких специальных правил возбуждения уголовного дела нельзя признать верным утверждение, из которого следует, что возможно возбуждение уголовного дела в отношении человека, личность которого не установлена.
Действительно, иногда в постановлении написано, что деяние совершено лицом, не установленным органом предварительного расследования. В этом случае (при отсутствии хотя бы одного из трех других, предусмотренных п. п. 2 — 4 ч. 1 ст. 46 УПК РФ юридических оснований появления в уголовном процессе подозреваемого) подозреваемого, как субъекта данного конкретного уголовно-процессуального производства, вообще не существует. Подозреваемый не может быть неизвестным. И в данном случае фраза в постановлении о возбуждении уголовного дела о том, что лицо, совершившее преступление, не установлено, означает, что подозреваемый (лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело), о котором идет речь в п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК РФ, в уголовном процессе отсутствует.
Нельзя исключать ситуации, когда правоприменитель, возбуждая уголовное дело по очевидному преступлению, не укажет в постановлении лицо, совершившее общественно опасное деяние. УПК РФ не требует от него обязательного отражения в постановлении о возбуждении уголовного дела лица, совершившего преступление. Хотя следует признать, что некоторые ученые и при существующем уголовно-процессуальном законодательстве считают возможным заявить, «что орган дознания, дознаватель, следователь… при наличии в первичных материалах о совершении преступления (сообщение, материалы проверки) определенных данных о лице, его совершившем, обязаны указать это лицо в постановлении о возбуждении уголовного дела». Другие полагают, что непризнание такого лица подозреваемым, «конечно же, должно расцениваться как нарушение права на защиту».
Указанная точка зрения имеет право на существование, однако она остается лишь научным мнением высказавшего ее ученого. Исходя же из действующего законодательства в рассматриваемом случае (при отсутствии хотя бы одного из трех других, предусмотренных п. п. 2 — 4 ч. 1 ст. 46 УПК РФ юридических фактов) в уголовном процессе не будет лица, обладающего процессуальным статусом подозреваемого.
Имеет право на существование и еще одно суждение, что настоящий п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК РФ (как, впрочем, и ряд других статей, к примеру, ч. 4 ст. 146 УПК РФ) неоправданно дискриминирует правовой статус такого субъекта уголовного процесса, как лицо, в отношении которого решается вопрос о возбуждении уголовного дела. При совершении очевидного преступления уголовное преследование в отношении его осуществляется вне зависимости от того, указаны фамилия, имя и отчество рассматриваемого лица в соответствующем постановлении или нет.
Если встать на такую позицию, то законодателю следует предложить наделить статусом подозреваемого не лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело по основаниям и в порядке, которые установлены главой 20 УПК РФ, а лицо, в отношении которого решается вопрос о возбуждении уголовного дела. И это право ему предоставлять вне зависимости от того, отразил ли следователь (дознаватель и др.) фамилию, имя и отчество подвергнутого уголовному преследованию лица в вынесенном им постановлении о возбуждении уголовного дела или нет.
Это пока лишь предложение. Поэтому в настоящее время оно может иметь лишь научный интерес. С практической точки зрения, если в постановлении о возбуждении уголовного дела лицо, совершившее общественно опасное деяние, не указано, то (при отсутствии хотя бы одного из трех других, предусмотренных п. п. 2 — 4 ч. 1 ст. 46 УПК РФ юридических фактов) подозреваемым оно являться не будет. В этой связи важно выяснить, когда следователь (дознаватель и др.) обязан указать в постановлении лицо, совершившее общественно опасное деяние, и тем самым предоставить последнему законную возможность воспользоваться правовым статусом подозреваемого?
Отвечая на поставленный вопрос, не можем не согласиться с Калиновским К.Б. в части того, что «фамилию подозреваемого необходимо указывать в постановлении о возбуждении уголовного дела даже тогда, когда он предположительно установлен, т.е. имеются данные о его участии в совершении преступления». Однако ученый не структурирует обстоятельства предмета доказывания, присущего рассматриваемому этапу уголовного процесса. А данные действия могли бы иметь существенное прикладное значение.
Для того чтобы возбудить уголовное дело в отношении конкретного лица, следователь (дознаватель и др.) должен располагать сведениями как минимум о трех обстоятельствах:
— что имело место деяние, содержащее признаки объективной стороны состава преступления;
— что в его совершении принимало участие конкретное лицо;
— фамилия, имя и отчество данного лица.
Точно установленным должно быть только первое из названных обстоятельств. Второе и третье обстоятельства могут быть установлены предположительно. Не будет нарушением закона возбуждение уголовного дела в отношении лица, которое назвалось (представило поддельные документы) не своим именем. Нельзя признать незаконным также возбуждение уголовного дела в отношении лица, когда в поводе и (или) материале проверки имелись сведения о его участии в совершении данного преступления, но затем собранными в ходе предварительного расследования доказательствами данная информация была опровергнута.
Если же в отношении лица возбуждено уголовное дело, а в деянии, в совершении которого он подозревался, отсутствуют какие-либо уголовно процессуально значимые признаки объективной стороны состава преступления, возбуждение уголовного дела (а значит, и наделение лица статусом подозреваемого) следует признать незаконным.
С уважением, адвокат Анатолий Антонов, управляющий партнер адвокатского бюро «Антонов и партнеры.
Остались вопросы к адвокату?
Задайте их прямо сейчас здесь, или позвоните нам по телефонам в Москве +7 (499) 288-34-32 или в Самаре +7 (846) 212-99-71 (круглосуточно), или приходите к нам в офис на консультацию (по предварительной записи)!
Поводы для возбуждения уголовного дела
Поводы для возбуждения уголовного дела – это установленные уголовно-процессуальным законом источники, из которых компетентные органы и должностные лица получают информацию о преступлении [3]. Они играют роль юридического факта, влекущего начало деятельности компетентных органов по возбуждению уголовного дела. [4]
Исчерпывающий перечень поводов для возбуждения уголовного дела содержится в статье 140 УПК РФ. К ним относятся:
А если информация, размещенная на нашем сайте оказалась вам полезна, пожалуйста, поделитесь ею в социальных сетях.
Уголовный иск в гражданском процессе // По каким швам расходится уголовное право в заказных делах?
Для практикующих юристов давно не секрет, что существует не только гражданский иск в уголовном процессе, но и наоборот. Когда у ответчика или истца нет надежд победить в гражданском или арбитражном процессе, а поражение – по чину не положено, на помощь приходит уголовное право (уголовное право на то и публичное, чтобы служить публичным интересам, под которыми в России традиционно принято понимать интересы частных лиц публичного значения).
Поводом написать эту заметку стала публикация очередной истории о феномене уголовного иска в гражданском процессе на сайте Адвокатской газеты — https://www.advgazeta.ru/novosti/mozhet-li-obrashchenie-v-sud-kvalifitsirovatsya-kak-moshennichestvo/
Целью заметки является не разбор этого кейса, который, к сожалению, типичен для современной России, а попытка на его примере указать на возможные “надрывы”, которые неизбежно возникают при попытках использовать уголовное право не по назначению.
I. Фабула типичного дела
Как и редакции “АГ” мне также “посчастливилось” увидеть это обвинительное заключение, и в двух словах передаю его суть.
Конкурсный управляющий банкрота обратился в районный суд с иском к своему дебитору – Ч. о взыскании долга по договору займа. Ч. в суде возражал, что ранее между ним и банкротом был совершен зачет этих требований против встречных требований к банкроту.
К участию в этом деле было привлечено третье лицо – конкурсный кредитор банкрота, получивший свои требования по договору цессии. Поддерживая иск, кредитор в лице представителя Буданова пояснил, что зачет, на который ссылается Ч., признан недействительной (ничтожной) сделкой арбитражным судом, поскольку, как установил суд, стороны при его совершении действовали недобросовестно с целью причинить вред кредиторам банкрота, а также нарушили запрет пристава на распоряжение имуществом.
“Стандартный” юрист при прочих равных сказал бы Ч., что шансов на отказ в иске к нему нет, и согласно законуо банкротстве, ему бы поскорее обратиться с заявлением о включении своих (ранее незаконно зачтенных) встречных требований в реестр к банкроту.
“Нестандартный” юрист понимая нежелание Ч. возвращать деньги и стоять в очереди с холопами, включенными в реестр, подсказал бы иное решение – обратиться в правоохранительные органы с заявлением о преступлении на лиц, которые не только подали иск, но и поддерживают его удовлетворение.
Судите сами, рассуждает “нестандартный” юрист: “Зачет же был? Управляющий с кредитором об этом знали? Следовательно, они подали заведомо необоснованный иск и попытались похитить то, что им не причитается. Так-с или не так?”
Так было возбуждено уголовное дело о покушении на мошенничество с «нестандартной» формулировкой преступности деяния против… неустановленного круга лиц (кто сталкивался, тот поймет). Конкурсный управляющий на допросе пояснил, что он сам бы и не смел подать иск, это кредитор его надоумил. Методом исключения остался один подозреваемый – Буданов, который, как отмечено в обвинении, в категорической форме продолжал поддерживать иск Ч.
Следствие “докрутило” обвинение и свое заключение передало в суд примерно таким:
Буданов за три года до подачи иска к дебитору “подыскал” себе юридические лица, от имени которых заключил договор с бывшим подрядчиком банкрота об уступке права требования к последнему. Требования были включены в реестр требований кредиторов банкрота. Однако Буданов знал, что действительный размер требований подрядчика к банкроту ниже, чем указано в решении суда о взыскании с банкрота и, как следствие, в определении о включении требований в реестр. Об этом Буданов не сообщил при подаче иска к Ч. ни Ч., ни суду. Также как и не сообщил о том, что требования банкрота к дебитору отсутствуют, потому что был зачет (можно сказать, что по мнению следствия, Буданову деньги Ч. даже дважды не причитаются, о чем он не мог не знать). Вишенка на торте — в ходе следствия “выяснилось”, что договор уступки – поддельный, потому что подписан не генеральным директором кредитора, которого представляет Буданов. Таким образом Буданов совершил покушение на мошенничество в виде получения права на имущество Ч. путем обмана, но не довел свой преступный план до конца по независящим от него обстоятельствам — производство по иску к Ч. было приостановлено до рассмотрения обособленного спора в деле о банкротстве, инициированного самим же Будановым.
II. Надрывы
Ниже я попытаюсь выделить лишь те надрывы, которые можно назвать типичными для всех “уголовных исков”. Для цели заметки было бы ошибкой уходить в детали описанного кейса, ведь российская действительность пугает своим разнообразием.
Поскольку сфера моих практических и научных интересов — не уголовное, а частное право, то буду признателен за комментарии и замечания от специалистов и заранее прошу прощения, если не учел какие-то позиции в науке или практике.
К сожалению, сейчас сложно заниматься своим делом, потому что от одних только обсуждений реституций и субординаций нет никакого толка, если завтра тебя посадят за поданный иск. А на допросе не сошлешься на Шершеневича.
1. Отсутствие события преступления
Совершенно правильно, на мой взгляд, подобран заголовок статьи в “АГ” — Может ли обращение в суд квалифицироваться как мошенничество? Само по себе – конечно, не может, если оно не сопряжено, например, с фальсификацией доказательств, на которых основан иск.
Но, что еще интереснее, обращение в суд с иском само по себе не может быть даже событием преступления. Событие преступления – это не любой факт окружающей нас действительности, а лишь такой, который указывает на совершение преступления. Применительно к подаче иска невозможно рассуждать о наличии или отсутствии состава преступления.
“Отсутствие события преступления означает отсутствие самого факта (события), для расследования которого может быть возбуждено уголовное дело, т.е. отсутствие таких действий, применительно к которым можно говорить, содержат ли они состав преступления” (Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексуРоссийской Федерации (науч. ред. В.Т. Томин, М.П. Поляков). — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: «Издательство Юрайт», 2011).
Может ли уголовное дело быть возбуждено по факту предъявления иска? Очевидно, что нет. Также как не может быть событием преступления обычная прогулка по улице. Другое дело, конечно, что конкретный следователь может считать такой факт (подачу иска или прогулку по улице) событием преступления в особенном случае, и вот уже обвиняемый вынужден в суде доказывать, что он не баран. Это и есть симптом. Факт не становится событием преступления в каком-то конкретном случае и в зависимости от мнения следователя, а является таковым всегда и для всех. Персональная разница есть в составе преступления.
Здесь появляется риск попасть в ловушку с разницей между составом и событием преступления.
В уголовном праве “здорового человека” все случаи отсутствия события преступления покрываются классическими примерами из учебников, когда мертвый протрезвел и нашелся, похищенное оказалось переложенным в другое место и т.д. Здесь же факт есть (подачи иска, например). Мы хотим жить с правом “здорового человека” и пытаемся примерить наличие факта с его очевидной невозможностью стать преступлением путем рассуждений о правомерности действия, и сваливаемся в рассуждения об отсутствии состава преступления.
В таком случае мы попадаем в противоречие: если мы признаем, что критерий правомерности содеянного – это о составе преступления (напр., прим.1 к ст.158 УК РФ), то тогда и следователю не может быть дано усмотрение в квалификации факта как события преступления в зависимости от его мнения о действии как о противоправном в каком-то конкретном случае (то есть, если подача иска не является событием преступления вообще и для всех, то не может и являться для отдельного человека, потому что в конкретном случае следователь его так квалифицирует). Противоправность – это о наличии или отсутствии состава преступления, а не события (см., наприм., П. Яни. Противоправность как признак хищения. «Законность», № 6, 2014).
Мы выйдем из этого противоречия, если вспомним, что обсуждаем здесь уголовное право “курильщика”, где дела возбуждаются “по щучьему велению” и без события (его следователи настойчиво ищут после ВУД), и потому наблюдаем примеры дел, когда событием называется то, что им само по себе быть не может. И в таких случаях события преступления нет не потому, что нет факта, а потому что сам факт не может быть событием преступления.
Например, зачем следствие в примере выше пишет глупости про поддельную уступку права требования от одного кредитора к другому против должника, которые ровным счетом никак не способны даже отдаленно повлиять на действительность требований к банкроту и тем более к Ч.? Именно потому, что кроме обращения в суд с необоснованным иском, нужно что-то еще. А если признать, что само по себе обращение в суд даже с необоснованным иском может являться преступлением, то в перспективе за решеткой должны сидеть почти все истцы и их юристы, которым отказали в иске. Ставим оперативников на выходе из АсГМ и повышаем статистику.
Как правило в подобных делах ничего подходящего для вменения потерпевшим не находят, и появляются такие обвинительные заключения, когда обвиняемый не понимает, что же конкретно он сделал, и когда это стало наказуемым (максима: NULLum crimen, NULLa poena lege):
“[Д]ействующее правовое регулирование не предполагает наступление уголовной ответственности за совершение правомерных действий. Любое же преступление, а равно наказание за его совершение должны быть четко определены в законе, причем таким образом, чтобы исходя непосредственно из текста соответствующей нормы — в случае необходимости с помощью толкования, данного ей судами, — каждый мог предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий (бездействия) (постановленияКонституционного Суда Российской Федерации от 27.05.2008 № 8-П, от 13.07.2010 №15-П и др.)….”.
В результате какой-нибудь из “Будановых” даже лишен возможности защищаться. Что ему доказывать? Что не был подан иск в суд? Свидетелей каких фактов ему приглашать?
2. Момент возникновения умысла
Умысел в подобных делах, как правило, возникает в неустановленное время при неустановленных обстоятельствах. Это связано с «пороком события» и необходимостью дополнять обвинение другими действиями обвиняемого.
Очевидно, что умысел не может появиться уже после того как совершено преступление. А поскольку следствию приходится придумывать действия и пришивать их к реальному поводу для возмущения “потерпевшего”, то возникает проблема в моменте возникновения этого умысла.
На примере дела из заметки “АГ”: следствию приходится притягивать за уши осведомленность обвиняемого даже о существовании Ч. на момент взыскания с банкрота денег его кредитором (за три года до иска к “потерпевшему” в суд) и утверждать, что вся эта эпопея с банкротством была нужна лишь для того, чтобы взыскать деньги с “потерпевшего”.
3. Проблема причинно-следственной связи
Во-первых, нет сомнений, что обман может происходить путем умолчания только о релевантных сведениях, т.е. тех, которые способны повлиять на передачу имущества потерпевшим или иным лицом. Если обращаясь в суд истец или его представитель умолчал о цвете своих носков или кулинарных предпочтениях, то хотя бы поэтому никакого обмана суда или ответчика не может быть.
Во-вторых, из-за “раздутия” события преступлениях в число фактов, о которых умолчал ответчик по уголовному иску неизбежно попадает всякая бессмыслица.
Так, у консультантов в погонах возникает проблема причинно-следственной связи: сообщаемые или утаиваемые сведения либо являются действительными, либо не способны повлиять на передачу права на имущество. Как в примере из заметки “АГ”: Как действительность размера требований конкурсного кредитора к банкроту способна повлиять на удовлетворение иска банкрота к Ч.? Никак. Как действительность уступок права требования от одного кредитора банкрота к другому способна повлиять на удовлетворение иска к Ч.? Никак.
К этому еще стоит добавить занимательный факт, что “потерпевший” является полноценным участником гражданского спора и имеет право заявлять о всех таких фактах, которые, по его мнению, способны исключить удовлетворение иска (т.е. влиять на наступление последствий). Это называется принцип состязательности. И возбуждение уголовного дела против истца, который не сообщил потенциальные возражения вместо ответчика, убивает основной принцип гражданского процесса. Заявил же ответчик в деле из “АГ” о зачете требований истца к нему, и суд должен будет дать этому оценку и вынести решение. Причем тут уголовное право?
4. Длящееся вне воли обвиняемого покушение – симптом отсутствия состава
Самый забавный момент, на который обратили внимание в “АГ”.
В этом деле вменяется покушение на мошенничество, потому что дело по иску к “потерпевшему” приостановлено до рассмотрения обособленного спора в деле о банкротстве об оспаривании зачета между сторонами по специальным основаниям законао банкротстве. То есть после разрешения этого обособленного спора, производство по иску к “потерпевшему” должно быть возобновлено, независимо от желания обвиняемого, а иск, следовательно, рассмотрен. Однако, за попытку взыскать деньги этим (заведомо необоснованным, по мнению следствия) иском уже обвиняется представитель третьего лица в покушении на мошенничество.
Внимание, вопрос: можно ли судить за продолжающееся само по себе покушение на преступление? (к слову, неоконченное покушение тоже “уже не окончено”).
Получается такая ситуация: человека судят за покушение на преступление вместо того, чтобы предотвращать это преступление. Еще и преступление своеобразное — предотвратить его невозможно. Может ли вообще быть преступлением то, что невозможно НЕ довести до конца? (или то, что само себя может довести так, что некогда существовавший состав испарился – например, иск к Ч. будет удовлетворен судом, который не согласился с доводом о зачете).
Возникает следующее соображение (возможно, неверное): все длящиеся преступления являются оконченными (преступление уже есть), поскольку под неоконченным преступлением УК РФ понимает либо приготовление к преступлению или покушение, но это всегда уже не доведенное до конца преступление по независящим причинам (самого преступления уже нет). В понятиях покушения и приготовления нет места для уже совершившегося преступления, пусть и длящегося. В оконченном преступлении есть все признаки состава преступления. В приведенном выше случае следствие считает преступление неоконченным, но оно, во-первых, объективно продолжается, то есть является длящимся, а во-вторых, продолжается еще и независимо от воли обвиняемого! Мне кажется, что это не укладывается в логику уголовного права и свидетельствует о невозможности существования такого преступления.
5. Проблема конкуренции судебных актов и конфликт с гражданским правом
Что агрессивнее всего бросается в глаза при прочтении кейса из “АГ”? Наличие судебных актов арбитражных судов по ключевым претензиям к обвиняемому: постановление суда, которым констатирована ничтожность зачета; решение о взыскании с банкрота денег в том размере, в котором другим судебным актом эти требования были включены в реестр. Такие уголовные дела появляются, чтобы решить частноправовой спор, и потому в любом случае зайдут на чужую территорию. Соответственно, без подобной конкуренции судебных актов обойтись не получится.
Не обойдется и без искажения гражданского права через кривые следственные зеркала: недействительные сделки станут действительными для целей следствия и наоборот, а твердая цена в договоре подряда будет толковаться как затраты подрядчика и т.д. Например, с гражданско-правовой точки зрения бессмысленно говорить о “поддельности” уступки права, если и цедент и цессионарий подтверждают совершение сделки (тем более, отношения этих сторон никак не влияют на действительность требований к должнику).
К сожалению, создаваемые подобным вторжением уголовного права противоречия разрешаются сейчас не в пользу статьи 90 УПК РФ. В ином случае, само существование паразита “уголовный иск” было бы под угрозой.
