Утром девятого марта 2021 года Жалалутдин Сунгуров, позавтракав в кругу семьи в своем доме в пригородном поселке Махачкалы «Караман-2», поехал заправлять машину. 59-летний Сунгуров занимался перевозкой стройматериалов из соседних республик в Дагестан и владел несколькими магазинами. В тот день он должен был доставить грузовик кирпичей в Дербент, рассказывает его жена Умужат Сунгурова.
Выйдя во двор проводить мужа, Умужат заметила, что вслед за его машиной двинулась белая «приора», которую она уже не раз замечала возле дома. Она решила предупредить Жалалутдина, но тот не взял трубку. А через десять минут из телефонного звонка узнала, что на ближайшей автозаправке на него совершено покушение.
Умужат бросилась туда и увидела на заправке окровавленное тело своего мужа. Убийца нанес ему восемь ударов ножом в голову и туловище и скрылся, оставив клинок воткнутым в ягодицы.
Вдова рассказывает, что сначала не придавала значения тому, что одна и та же «приора» появляется возле их дома, но потом поняла, что за рулем — брат человека, за убийство которого судили Жалалутдина. Но присяжные его оправдали. Умужат предупредила мужа, который, по ее словам, и сам заметил слежку, но не захотел обращаться в полицию, сказав, что «если суждено, он умрет».
Первая коллегия присяжных. «Мы были огорчены, что нам не давали слушать»
За три года до гибели Жалалутдина Сунгурова обвинили в убийстве Валимагомеда Абдурахманова из Кизилюрта. По версии следствия, Сунгуров застрелил его в августе 2013-го, когда Абдурахманов с друзьями приехали забирать долг.
Обвиняемый же говорил, что защищался. Сунгуров рассказывал, что погибший занимался перепродажей машин, и он передал ему задаток за грузовик, который тот должен был купить в Бресте и пригнать в Дагестан. Не получив машину в обещанный срок, Сунгуров написал заявление в полицию. По его словам, в ту роковую ночь Абдурахманов приехал к нему вымогать деньги в качестве компенсации за проблемы с полицией из-за этого заявления. Обороняясь, он достал самозарядный карабин «Сайга-МК» — в результате Абдурахманов погиб, двое его друзей были легко ранены, остальные скрылись.
Жалалутдину Сунгурову предъявили обвинения в убийстве общеопасным способом, покушении на убийство двух и более человек, причинении легкого вреда здоровью, повреждении имущества (машин, на которых приехал убитый с друзьями), а также в незаконном приобретении и хранении боеприпасов (сам карабин был куплен легально). Его отправили в СИЗО.
Когда дело дошло до суда, Сунгуров попросил, чтобы его рассматривала коллегия присяжных. Отбор коллегии в расположенном в Махачкале Верховном суде Дагестана начался в июле 2014 года, кандидатов в присяжные приглашали со всей республики.
«Лучше про это не писать, лучше про другую тему напиши, а то возьмут, да и…» — советует сотрудник центральной больницы Рутульского района Нусрет Раджабов. Его в итоге выбрали для участия в процессе.
«Мы были разных возрастов, разных профессий. Даже друг друга знающих там не было», — вспоминает Раджабов отбор, на котором, по его словам, изначально было около сорока человек, но затем начали отводить тех, у кого «испачкана биография»: «имелись связи с правоохранительными органами». В отобранную коллегию — двенадцать основных заседателей и четверо запасных — попал только один человек, у которого уже был опыт работы присяжным.
Членам коллегии запретили разговаривать со всеми участниками процесса, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты, вспоминает Раджабов: «С нами никто не здоровался. Нам сразу сказали, чтобы мы тоже ни с кем не здоровались». Он говорит, что приезжал на каждое заседание из своего отдаленного района (около 150 км от Махачкалы), пропуская работу, но проблем с этим не было: «Это же выполнение обязанности, кто будет против Верховного суда идти?».
«У нас в коллегии все были взрослые. Я была самая молодая, я это запомнила», — добавляет другая присяжная, которая просит не указывать ее имени («все-таки я госслужащий»).
Присяжная Ханум Исаева, которая в то время была директором школы в селе Сергокала в 60 км от Махачкалы, вспоминает, что перед отбором не знала, в каком деле ее зовут участвовать: «Я только там узнала, что вообще такой процесс будет, кто [подсудимый] и что случилось. Вроде это громкое было дело, но в СМИ я не особо… Мне некогда эти газеты читать».
По словам Исаевой, процесс шел «очень тяжело», и чтобы заседание все-таки состоялось, должны были сойтись несколько факторов: адвокат и прокурор не заняты в других процессах, все присяжные могут приехать в Махачкалу, подходящий зал суда свободен. «Бывало, в неделю один раз [заседали], бывало, в две недели один раз. Легко это не получалось… Если бы легко получалось, полгода бы оно не длилось», — вспоминает она.
«Около десяти раз мы заседали», — уточняет еще один присяжный, Гусейн Варисов, специалист по вопросам градостроительства из администрации Чародинского района (больше ста километров от Махачкалы).
Каждое заседание шло примерно три-четыре часа, говорит Нусрет Раджабов, а «самое интересное» было ближе к завершению судебного следствия: «Последние процессы интересные были, а остальные такие… Свидетелей они приводили интересных под конец».
Он считает, что присяжных «слишком часто» просили выйти из зала — обычно это происходит для того, чтобы они не слышали обсуждения процессуальных вопросов. По словам Раджабова, коллегия была недовольна этим: «Обычно, когда[свидетели] давали показания, нас в комнату заводили. Нам сразу говорили: «Пожалуйста, встаньте и идите в свою комнату». Мы даже были огорчены тем, что нам не давали слушать».
Светские законы не победили древний обычай
«Моего брата Ису убили, не просто убили, а издевались над ним. Привязали к дереву и били. Потом застрелили, — Адам прикрывает лицо рукой. На Кавказе мужчинам не дозволяется плакать. Помолчав немного, Адам добавляет: — Я каждый день вижу, как убиваю убийцу своего брата. Как тоже издеваюсь над ним. Я должен был отнять у его семьи самое ценное, как он отнял это у нас».
Статья по теме По закону гор, или Почему на Кавказе продолжают воровать невест Убийцу брата Адама осудили на 10 лет. «Пока он сидел в тюрьме, вся его семья выехала из селения куда-то в Россию. Первыми уехали отец и братья, все. Потом мама с женой и сестрёнкой. На его руках кровь, так что я его всё равно найду и отомщу», — продолжает Адам.
Обычай кровной мести у кавказских народов зародился ещё до того, как туда пришёл ислам. И был, по мнению кавказцев, сдерживающим фактором для совершения преступления. Если кто-то в селении убивал кого-то, то единственным способом остаться в живых для убийцы был побег. Покидали селение, как правило, все родственники преступника. Ибо по законам мести за кровника отвечают не только родные убийцы — брат, сын, внук, но и другие родственники-мужчины: дяди, двоюродные братья. У кровной мести нет срока давности. Она может настигнуть обидчика или его семью через 100–200 лет. Поэтому, как говорят кавказцы, лучше разобраться с кровником быстрее, чтобы этого не делали потомки.
После вхождения Кавказа в состав России многие древние обычаи народов стали преследоваться светскими законами. Поэтому случаи кровной мести у кабардинцев, осетин, балкарцев, карачаевцев и народов, населяющих Дагестан, практически сошли на нет. Однако в Чечне и Ингушетии светским законам победить кровный обычай не удалось.
Статья по теме
Ирэн Булатова: Не верьте в «национальные традиции»! «К сожалению, убийства у нас случаются. Кто-то подерется, а кого машина собьёт (это ведь тоже преднамеренное убийство). Вот и растёт число кровников», — говорит
Исмаил. У Исмаила тоже когда-то был кровник. «Брата старшего, Зелимхана, расстрелял боевик (Зелимхан был милиционером — прим. ред.). К его дому подъехала машина, он вышел посмотреть, кто приехал, а его убили. Потом в ходе спецоперации боевик сдался властям. Отсидел в тюрьме и вышел на свободу. Я его ждал, планировал месть. Потом узнал, что этот боевик едет куда-то на машине. Я аварию подстроил. Но в машине оказался ещё один парень — брат боевика. Я не просто отомстил, но и убил невиновного человека. Я был кровным врагом этой семьи. Меня простили, когда в республику привезли святыню, волос из бороды Пророка. Это великое событие, оно объединяет. Надо прощать», — продолжает Исмаил.
Оправдание первое. «Каждый поступил бы так же»
«Если честно, я даже не помню обвинение, но я помню защиту очень хорошо, — говорит присяжная-госслужащая. — Я хорошо запомнила, что адвокат был профессиональный. Все по полочкам, детально, буквально, прям вплоть до миллиметров-сантиметров разложил. Это я вам свое впечатление говорю». Подсудимого защищал адвокат Мирзахан Гасанов, а гособвинение представлял прокурор Султан Алиев.
По мнению присяжного Раджабова, защитник «фактами оправдал Сунгурова»: «Очень грамотный был адвокат. Со стороны следствия не все было доказано, а адвокат четко доказал все. Там невозможно было что-то сказать против. Мы были единодушны». Присяжная Исаева замечает, что сторона обвинения «очень жестко стояла» и за это ей «надо отдать должное», но адвокат подсудимого «оправдывал каждый его жест».
Один из свидетелей в суде сказал, что хотел примирить Сунгурова с убитым, но не смог, вспоминает Раджабов: «Он сказал, что не смог убедить Валимагомеда [Абдурахманова] не беспредельничать».
«На [подсудимого] наезжали. Я помню, что он защищался у себя дома, — добавляет Исаева. — Если мужчина, например даже мой муж, мой сын, мой отец, меня не могут в моем доме защитить, зачем они мне нужны?! Когда люди пришли, угрожая оружием, что он должен был делать?».
Госслужащая рассуждает более осторожно: «Может быть, человек даже виновен, но там вопрос стоял так: «Доказана ли вина надлежащим образом?». Нам не предоставили достаточного количества доказательств». Разногласий по поводу вердикта, по ее воспоминаниям, среди присяжных не было.
«Если бы доказательств [невиновности] не было, мы бы так не голосовали. Человек защищал свой дом! Вот что мне запомнилось, — соглашается присяжный Варисов. — Каждый, если его посадить на его место, поступил бы так же».
В декабре 2014 года коллегия единодушно вынесла оправдательный вердикт, признав, что Жалалутдин Сунгуров не виновен ни в убийстве, ни в покушении на него.
«Крыса, ты выкрутился! Я тебя зарежу!» — такими словами, по воспоминаниям дочери Сунгурова, решение присяжных встретил родной брат убитого Магомед Абдурахманов. И провел пальцем по горлу.
Присяжная Исаева вспоминает, что брат присутствовал на заседаниях и «очень тяжело переживал эту ситуацию»: «В какой-то момент, когда вердикт прочитали, вообще некрасивая фраза была такая… мы, женщины, немножко даже оскорбились. В любом случае эмоциональные стороны мы понимали. Любой из нас поставит себя на его место… убившего оправдать… кому приятно это». Ее коллеге Раджабову брат, наоборот, запомнился «мирным»: «Сидел, ничего не говорил».
Единственный пункт обвинения, по которому присяжные признали Сунгурова виновным — незаконное хранение патронов к зарегистрированному карабину. За это председательствовавший на процессе судья Закир Исрафилов назначил ему один год лишения свободы. Верховный суд России это решение подтвердил.
Сунгуров на некоторое время оказался в колонии — к моменту приговора у него был неотбытый до конца условный срок — и условно-досрочно освободился оттуда в августе 2015 года. Жить ему оставалось чуть больше полугода.
Справка о «кровной мести»
«Кровная месть – обычай, требующий обязательного возмездия за убийство человека или нанесение ему увечий. Кровная месть представляла собой одно из наиболее действенных средств социальной регуляции и защиты личности или группы в обществах, где отсутствовала или слабо проявлялась государственная власть. Чаще всего кровная месть осуществляется ближайшими родственниками пострадавшего в форме убийства или нанесения аналогичных телесных повреждений («кровь за кровь»).
Уклонение от кровной мести считалось величайшим позором, а соблюдение его – первейшей доблестью. Нередко родственники, не отомстив за смерть человека, не могли вступить в права наследования. Обычно кровная месть осуществлялась открыто, акт отмщения предавался всеобщей гласности. При этом принцип перенесения вины индивида на его сородичей при неразработанности принципа равноценности возмездия часто превращал кровную месть в длительные кровопролитные междоусобицы между родственными группами или даже племенами, порой заканчивавшиеся их полным истреблением. Классический пример кровной мести – корсиканская вендетта.
В условиях государствообразования при кодификациях обычного права кровная месть чаще всего узаконивалась, но предпринимались меры к ее упорядочению. Так, устанавливался принцип равного возмездия (талионное право), объекты возмездия ограничивались непосредственными виновниками преступлений, ограничивались сроки отмщения и регламентировались его формы, вводилась система замещавших физическую расправу материальных выкупов-композиций и т. п. Композиции, а также иные способы замещения реальной мести известны и в традиционных нормативных системах — всевозможные поединки чести, обычаи символической смерти (виновный ритуально посвящает себя убитому, «вручает ему свою жизнь», родственники покойного прощают вину взамен на выполнение комплекса различных обязательств по отношению к ним – например, славянские покоры) и т.д.
В развитых государственных системах кровная месть обычно преследуется законом, но иногда укореняются модифицированные традиции кровной мести, а в преступной среде и продолжают бытовать даже в условиях современных индустриальных культур (например, внедрение традиций сицилийской кровной мести в мафиозные организации США и др.)»[1].
Суд второй. Роспуск коллегии
«Папа боялся, что ему могут отомстить», — рассказывала в суде дочь убитого Зумруд Сунгурова. По словам девушки, отец настолько боялся за членов семьи, что сам отвозил и привозил ее с учебы и не разрешал подходить к окнам в доме. Сын Сунгурова Мурад добавлял, что во время суда над отцом тоже получал угрозы от Магомеда Абдурахманова — он старший сын, так что кровная месть могла распространяться и на него.
Умужат Сунгурова говорит, что после освобождения мужа из тюрьмы им время от времени интересовался участковый. В последний раз он позвонил Жалалутдину за день до убийства, вспоминает супруга, и тот пошутил, что у него теперь есть «личная охрана» — та постоянно подъезжавшая к дому «приора». Но официально обращаться обращаться в полицию не захотел, добавляет Умужат.
Вдова вспоминает, что после гибели мужа ей передавали от родственников Абдурахманова предложения о примирении, но она не согласилась: «Через общих знакомых просили меня, чтобы я пошла на примирение с ними и простила, а также предлагали мне за это деньги, но я им отказала и сказала: «Пусть все будет по закону»».
Свидетелями убийства на автозаправке стали ее работники и водители. Они назвали полицейским номер машины, на которой приехал напавший — автомобиль был зарегистрирован на Абдурахмана Абдурахманова, старшего брата покойного Валимагомеда. В этом же районе были зафиксированы телефонные соединения по номеру, которым, судя по первым показаниям его родственников, пользовался средний брат Магомед Абдурахманов.
Он был в розыске четыре месяца, пока в июле 2021 года сам не пришел в отдел полиции — но показания давать в тот день отказался и виновным себя не признал. При этом в деле есть видеозапись, сделанная на следующий день после сдачи Абдурахманова, на которой он признается в убийстве — и говорит, что пришел в полицию с намерением сознаться во всем, но адвокат, который уже ждал его в отделе, посоветовал этого не делать. Позже Абдурахманов пожаловался в прокуратуру на сотрудников полиции, которые, по его словам, вынудили его наговорить этот текст на камеру.
Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона
Следствие пришло к выводу, что Магомед Абдурахманов решил отомстить за погибшего брата — ему предъявили обвинение в убийстве по мотиву кровной мести (пункт «е.1» части 2 статьи 105 УК). Абурахманов вины не признал, объяснив, что доверяет вынесенному вердикту, поэтому мотива для убийства у него не было.
Когда дело дошло до Верховного суда Дагестана, он тоже попросил о суде присяжных.
Процесс начался в ноябре 2021 года. Директор школы Ханум Исаева, которая за три года до этого выносила вердикт по делу Сунгурова, вспоминает, что ее снова позвали на отбор присяжных. «Я поняла в этом процессе, что уже этого Сунгурова убили и убийцу обвиняют. По иронии судьбы я снова туда попала. Меня уже почти выбрали, но я подошла к судье и сказала: «Вы меня простите, но я не смогу в этом процессе участвовать, меня отстраните. Я могу необъективно все выразить». И они меня удалили. Я не могу в этом участвовать, даже чисто по-человечески», — объясняет Исаева.
На этот раз в коллегию тоже отобрали двенадцать основных и четверых запасных присяжных. Уже через пару дней председательствовавший на процессе судья Мурхар Курбанов исключил старшину присяжных Шамиля Ярахмедова, который сообщил, что внезапно уехал на лечение за пределы республики. «Был я первые день или два, но из-за состояния здоровья вышел из состава», — объяснил Ярахмедов «Медиазоне». Его заменили запасным присяжным.
К марту 2021 года судья исключил еще одного члена коллегии за неявку на заседание. В июне, когда судебное следствие уже близилось к завершению, прокурор Вадим Латифов объявил, что получил оперативную информацию о контактах между четырьмя присяжными и родственниками подсудимого.
«Прокурор сказал, что они получили оперативную информацию, что к нескольким присяжным подходили, — вспоминает родственник подсудимого Магомедхабиб Абдуразаков, который был в суде как общественный защитник. — Материалы ОРМ разглашению не подлежат, но с ними ознакомили судью и защиту. Там было написано, что установлено, что на четверых присяжных было оказано воздействие, но без подробностей». Соответствующее письмо было подписано и.о. министра МВД Дагестана.
Потерпевшая, Умужат Сунгурова, в свою очередь, заявила на том же заседании, что родственница подсудимого, с которой у нее хорошие отношения, рассказала ей, что они «решили вопрос с присяжными заседателями, отдали им деньги, чтоб те вынесли оправдательный вердикт».
Судья опросил четверых упомянутых в документе присяжных — нового старшину Тавжудина Магомедова, Светлану Магомедову, Айсат Эмирову и Земфиру Гасаналиеву. Старшина Магомедов объяснил суду, что один раз в парке пересекся и «просто поздоровался» с родственником подсудимого.
Остальные тоже отрицали, что общались с родственниками обвиняемого, но судья Курбанов предпочел исключить их из коллегии, посчитав, что они не смогут быть объективными при вынесении вердикта.
К этому времени в коллегии оставалось всего двое запасных присяжных, так что после исключения четырех заседателей ее пришлось распустить.
Определение
Для людей, совершающих злодеяние из желания отомстить, это действие является справедливым возмездием за причинённое родственнику или близкому зло. Если убийца действовал искренне, ожидать раскаяния от него не следует. С точки зрения исследователей, изначально кровная месть была личной, затем стала родовой. Отомстить могли сын за отца или отец за сына, брат за брата или их дети. В настоящее время обычай существует в большинстве своём у народов, проживающих на территории Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Дагестана.
Для того чтобы предотвратить убийства по указанным мотивам, в своё время были созданы специальные комиссии по примирению враждующих сторон, но убийства по этой причине всё ещё происходят. Как правило, потерпевшая сторона при примирении снимает все претензии к виновному. Прокуратура и суд идут на встречу в случае решения проблемы враждующими сторонами. Правоохранительные органы не станут открывать уголовного дела, если произошла драка без ранений или с небольшими ранениями ножом.
Если родственники убитого или обиженного не желают отказываться от применения, они подлежат ответственности по статье 231 УК РФ.
«Они очень сильно обидели присяжных»
Старшина присяжных Тавжудин Магомедов в разговоре с «Медиазоной» повторил, что это был «чисто случайный контакт» с родственником подсудимого: «Он произошел, когда мы переходили дорогу. В этом я признался судье. Я видел его в зале суда, но чей он родственник, я не знал. Увидел знакомое лицо и поздоровался. Я сам из Махачкалы, здесь много знакомых. Прокурор говорил, что у него какие-то съемки есть, но это уже знаете, как-то до лампочки».
Учительница из поселка Новый Кяхулай Светлана Магомедова, которую тоже исключили из коллегии, осталась обижена этими обвинениями: «Суд шел, шел и вдруг говорят: «Вам звонили, говорили вам что-то что-то…» Ну если не звонили, если не говорили, если ты ни с кем не общался! Вот вы, например, присяжная, и вам говорят, что вам звонили со стороны обвиняемого, а вы встаете и говорите: «Нет, мне не звонили» — и на самом деле вам не звонили. К вам, получается, все равно недоверие».
«Это клевета, но судья это не учел, взял и нас всех расформировал», — настаивает Магомедова. Она уверена, что на месте поздоровавшегося с родственником обвиняемого старшины мог оказаться каждый: «Вот заходишь в суд, «здравствуйте» говоришь всем. Ты же не говоришь кому-то конкретному. Если он просто поздоровался, а не разговаривал, это же не повод, чтобы взять и расформировать».
По ее словам, после роспуска многие из коллег-заседателей говорили, что больше не согласятся стать присяжными: «Там женщина была с Огней, она даже встала, плюнула и ушла. Она говорит этой женщине [потерпевшей]: «Тебя Аллах накажет за твою клевету». Там были абсолютно грамотные люди, чтобы позволить себе такое. Короче, они очень сильно обидели присяжных. Все до единого были возмущены, что с ними так поступили».
«Я не стала говорить «было — не было». Я не люблю эти разговоры, разбирайтесь сами, если так», — говорит третья присяжная Земфира Гасаналиева.
«Начинала плакать, чем эмоционально воздействовала на коллегию». Домашнее насилие и суд присяжных на примере одного дела в Перми
Последняя из этой четверки, Айсат Эмирова, тоже была оскорблена безосновательным, по ее мнению, роспуском коллегии. «Они меня повторно даже приглашали на другой процесс, а я сказала: «Я больше не приду. Мне такие суды не нужны». Каждый грамотно выполнял свою работу. Я лично слушала и делала выводы. Это было очень запутанное дело, поэтому там надо было очень грамотно подойти к расследованию», — объясняет она.
Раибат Бабаханова, которая оставалась в коллегии до самого конца, встретила новость о ее роспуске скорее с облегчением: «И эту женщину [потерпевшую] жалко, и этого парня [обвиняемого] жалко. Кошмарное дело. Мы все не знали, что делать, как поступать. В итоге нам повезло, что нас распустили, и мы окончательного решения не делали. Мы чувствовали, что вроде бы и виноват, но доказательств не было. Хотя, наша группа, может быть, решение и вынесла бы, что он виноват. Мы половина на половину думали. Плохое дело, конечно, очень плохое дело».
Старшина Магомедов признается, что в итоге тоже был рад своему отводу: «Глупо судить чужую жизнь, за своей бы уследить». Детали дела обсуждать он отказывается, объясняя, что это «палка о двух концах».
Прокурор, адвокат и председательствующий «вели себя грамотно», вспоминает присяжная Светлана Магомедова, а вот свидетели были «какие-то слабые» и «настоящих доказательств» против обвиняемого не было. «Дело было недоработанное, — уверена она. — Мы иногда задавали вопросы, посылая их на бумаге. Я не активно участвовала, потому что у нас были случаи, когда один и тот же вопрос интересовал и меня и других. Кто-то опережал и мне приходилось слушать».
Каждая из сторон «по-своему была грамотна», признает заседательница Гасаналиева, а коллегия на момент роспуска еще не успела сделать выводы: «Я бы не сказала, что у коллегии симпатии были на чьей-то стороне, мы просто слушали, записывали, решали, возможен такой случай или невозможен. Мы ничью сторону не поддерживали, потому что не было конкретного материала, чтобы оправдать или обвинить».
Снятый капюшон — знак прощения
Якуб и Лимана готовятся к свадьбе. Хотя ещё год назад их семейное счастье было под вопросом. Семьи Якуба и Лиманы были кровниками. «35 лет назад всё произошло, братья наших отцов подрались. Брат моего отца убил брата отца Лиманы, — рассказывает Якуб. — Мне с детства говорили, что мы кровные враги». «Мирил наши семьи имам мечети. Долго уговаривал. Приводил написанное в Коране, — подхватывает разговор Лимана. — Потом прошло само примирение. Согласно нашим обычаям, уже бывший кровник должен поддерживать пострадавшую семью. В Курбан-байрам к нам пришёл Якуб с братом. Так мы увидели друг друга, потом он по договорённости меня украл. Теперь у нас свадьба», — улыбается Лимана.
Церемония примирения враждующей семьи — особый ритуал. Мужчины из рода обидчика собираются вместе и идут к дому, где живёт семья жертвы. Там их ждут мужчины из рода жертвы. Обидчик-кровник одет в широкий плащ с капюшоном. Кровника подводят к пострадавшим. Кто-то из родственников убиенного сбрасывает с головы кровника капюшон. Затем глава пострадавшей семьи, обращаясь к кровнику, произносит: «Мы тебя прощаем. Больше от нас нет угрозы. Больше мы не враги». Затем уже бывший кровник обнимается со всеми присутствующими близкими родственниками своей жертвы, и на этом примирение считается состоявшимся.
Оправдание второе. «Все было косвенно»
Новую коллегию Верховный суд Дагестана сформировал в июле 2018 года. Она уже состояла из восьми основных и четырех запасных присяжных — пока шли суды, в силу вступили поправки в Уголовно-процессуальный кодекс, сократившие число присяжных в областных, краевых и Верховных судах республик с 12 до 8 человек (одновременно коллегии из шести присяжных появились в районных судах).
Председательствовал тот же судья Мурхар Курбанов. 20 августа старшина коллегии Джалав Бекеев сообщил ему,
что один из присяжных не пришел на процесс, поскольку ему кто-то звонил и просил о встрече, «чтобы поговорить о данном судебном разбирательстве». Суд исключил присяжного.
Махачкалинец Азиз Гаджиагаев, которого отобрали заседателем на этот процесс, вспоминает, что изначально коллегия не знала, что до них дело уже рассматривали другие присяжные. Это стало известно только во время суда. «Когда допрашивали свидетелей, у них проскакивало: «Да сколько можно, в прошлый раз тоже собирались! Одно и то же!». И мы поняли, что до нас тоже был процесс и почему-то поменяли присяжных», — говорит он.
Присяжных предупредили, что если к ним подойдет кто-то из сторон, им необходимо сразу сообщить председательствующему. «У нас даже один человек ушел. Видимо, к нему подходили», — добавляет Гаджиагаев.
По его мнению, обвинение представлял «очень компетентный» прокурор: «Если, допустим, адвокат что-то скажет, прокурор ему замечание делал в рамках каких-то процессуальных моментов. Чувствовалось, что человек очень хорошо знает свое дело». Несмотря на это, в материалах дела, считает Гаджиагаев, не было прямых доказательств вины подсудимого: «Все было косвенно».
«Когда говорили, что по камерам увидели лицо обвиняемого, мы сами смотрели эти записи и понимали, что там невозможно увидеть лицо. Свидетели, которые были на заправке, все однозначно говорили, что не разглядели лицо. Мы смотрели на факты. На предположениях вынести решение о том, что человек виновен, шло в разрез с нашим пониманием справедливости», — объясняет присяжный.
30 августа коллегия, посовещавшись ровно час, вынесла единодушный вердикт — присяжные оправдали Магомеда Абдурахманова, посчитав недоказанной вину в убийстве по мотиву кровной мести. Его освободили в зале суда.
Статья за убийство из мести УК РФ
Мотив, занимающий лидирующее место, согласно судебной практике, это месть. В ряде случаев именно желание отомстить толкает человека к преступлению. Исторически оно уходит к кровной мести, являющейся основоположником остальных видов возмездия, известных в обществе.
Обратите внимание!
Мотив закреплен в ч. 1 ст. 105 УК РФ, применяемой при исключении мести должностному лицу и обычая кровной мести. Исключением для данной статьи является вражда по причине национальностей, рас и религий.
Месть относится к социально опасному явлению. Она является пережитком прошлого и зачастую возникает из бытовых отношений и конфликтов между людьми. Преступник хочет испытать удовлетворение, когда мстит за причиненные в прошлом поступки. Главным определяющим фактором мести становится обида и злой умысел.
Оправдание третье и последнее
Гособвинитель Вадим Латифов обжаловал оправдательный приговор в Верховном суде России. В апелляционном представлении он указал, что присяжные несколько раз слышали то, что им не положено — например, когда брат обвиняемого Абдурахман Абдурахманов при допросе в суде сказал, что его пытали сотрудники полиции, требуя оговорить Магомеда или взять преступление на себя. Прокурор указал, что эти вопросы уже не входят в компетенцию присяжных и вызывают у них предубеждение в законности преследования обвиняемого.
Кроме того, адвокат подсудимого Абдула Магомедов во время прений напомнил присяжным эти показания, чего не имел права делать, а выступавший общественным защитником родственник обвиняемого, по мнению гособвинителя, оказал на присяжных психологическое давление, когда сказал во время прений: «Надеюсь, вынесенный вами вердикт не отразится на вашей дальнейшей жизни. Надеюсь, что вы придете к выводу о том, что Абдурахманов не виноват».
20 декабря 2021 года, рассмотрев апелляцию прокурора, Верховный суд России отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение. Абдурахманова снова арестовали и отправили в СИЗО.
Очередную коллегию присяжных собрали в феврале 2021 года, председательствовал на этот раз судья Сулейман Сулейманов. Процесс шел быстрее, и уже 11 апреля завершился оправдательным вердиктом.
Прокурор Мурза Ханмурзаев тоже обжаловал это решение, указав, что судья нарушал принцип состязательности, а адвокат в присутствии присяжных снова выходил за пределы вопросов, входящих в их компетенцию. В июле Верховный суд России рассмотрел эту жалобу и все-таки утвердил оправдательный приговор.
Дважды оправданный присяжными Магомед Абдурахманов остался на свободе и по-прежнему живет в Кизилюрте. Через своего адвоката он передал, что не хочет общаться с журналистами и обсуждать свое уголовное дело.
Кысас и кровная месть
«И для вас, обладатели разума, в кысасе (в наказании, соизмеримом со степенью тяжести преступления) — жизнь, возможно вы будете набожны [справедливы в вынесении смертного приговора, когда преднамеренность убийства не вызывает сомнений]» (Св. Коран, 2:179).
Что такое «кысаc»?
Кысас — это не месть, а «наказание, равноценное урону, нанесенному преступными действиями (равное, соизмеримое с тяжестью преступления)»[2]. Арабско-русский словарь Х. К. Баранова переводит слово «кысас» как «возмездие, наказание; расплата». Когда каждый гражданин хорошо осведомлен о неминуемом возмездии со стороны судебных органов в случае совершения им преступления против другого лица, в обществе преобладает спокойствие и безопасность. Именно об этом говорится в Коране. Вердикт о высшей мере наказания выносится только при наличии неоспоримых, явных улик и показаний свидетелей. Любое сомнение — в пользу обвиняемого. И безусловно, в исламском судебном законодательстве «презумпция[3] невиновности» является основополагающим понятием.
Смысл аята заключается в том, что если кто-то задумает убить человека, то из страха возмездия и неминуемости наказания он, возможно, одумается и не станет совершать преступления. Таким образом, будут сохранены две жизни: жизнь одного — от убийства, а другого — от смертной казни. Здесь также важно подчеркнуть, что, по мнению всех мусульманских ученых, решение о наказании, а тем более о смертной казни может быть вынесено только официальными судебными органами[4].
‘Умар ибн аль-Хаттаб в бытность правителем огромной державы, обращаясь к представителям другого государства, сказал: «Я не отправляю своих работников (своих подчиненных) для того, чтобы они побили кого-то из ваших людей или ограбили. Если кто-либо из них совершит это (насилие или грабеж) по отношению к вам, тогда вы обязаны сообщить мне об этом! Я сам буду вершить над ними правосудие»[5].
При участившихся случаях подкупа следственных и судебных органов, использования служебного положения и административных рычагов этот постулат гарантии безопасного сосуществования, к прискорбию, постепенно исчезает. Некоторые преступники остаются безнаказанными и поэтому могут позволить себе еще большие преступления, а иные невинные люди, совершившие незначительные правонарушения, могут пострадать от произвола суда.
Что же делать «простым смертным»? Стремиться к тому, чтобы общество развивалось в правильном направлении, и пусть это время наступит не завтра, важно суметь положительно повлиять на ситуацию в обществе уже сегодня. Чем меньше людей, которые верят в реальность этого, тем меньше вероятность того, что такое время вообще когда-либо наступит. Молящий Всевышнего должен на практике, и прежде всего в отношении самого себя, стремиться к выполнению того, о чем он просит, и при этом никогда не терять надежды на то, что это станет реальностью.
