«Я не в лесбийской теме»
В Ульяновке страсти кипели. А вот Можайская — это колония нравов. За лесбиянство, назовем вещи своими именами, строго наказывали, и там этого было очень мало. Оно присутствовало, но скрыто, завуалировано, напоказ ничего не выставлялось. Если женщины и жили какими-то отношениями, то об этом знал очень узкий круг. А в питерской колонии все это процветало. Все три года там я была в шоке. Знаки внимания — записки, подарки — все как в отношениях мужчины и женщины, за тобой начинают ухаживать, но как-то сложнее и страшнее.
Я, как только попала в колонию, заметила, что одна дама в столовой стала пристально на меня смотреть на обедах. Постоянно ощущала ее пристальный взгляд. Однажды утром на своей тумбочке я нашла горячий кофе, шоколадку и записку. Там было написано: давай пообщаемся. Я поспрашивала девочек, кто принес. И они сказали, что эта женщина. Я встретила ее в курилке и объяснила, что не стоит мне уделять внимание — я не в лесбийской теме. Но она еще полгода проявляла настойчивость, дарила презенты: открытка, гель для душа, какая-то цветная футболка в подарочной упаковке, духи даже, которые в колонии запрещены.
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
В этой каше варились все подряд, вне зависимости от длительности срока, просто природа брала свое, но для меня это неприемлемо. Я воспитана так, что отношения только с мужчинами. Если вам нравится — занимайтесь, но без меня. Уединялись по-разному: ширмовали шконарь (завешивали простынями первый этаж двухъярусной кровати), на заводе в потаенных местечках… Все понимали, терпели, не обращали внимания. Я, когда видела, не молчала, плевалась.
В питерской колонии, конечно же, наказывали за лесбиянство, и жестко: сажали в ШИЗО, накладывали взыскание. Но все равно там было какое-то человеческое отношение к заключенным. Я это поняла, попав в Можайскую колонию. Там лютые женщины работают. В Ульяновке с начальницей отряда у нас были приятельские отношения, она жила жизнью своих подопечных. У нее 130 человек, и она в курсе жизненной ситуации каждой из них. Мы звали ее мама. Там администрация стимулировала к УДО: если на 100 процентов выкладываешься на работе, участвуешь в самодеятельности, не нарушаешь режим, то получаешь поощрения, благодарности и выходишь по УДО. Поэтому там мало стукачей — нет в них нужды.
В Можайке все по-другому. Там зек «крепит» зека. Что это значит? Стукачество. Внутренний настрой очень злой. Зечки работают, пляшут, вышивают крестиком, но благодарности никому не раздают. Там вообще не выходят по УДО.
Жизнь по ту сторону
Сотрудники колонии № 7, которые помогали нам (мы работали на ее территории вполне свободно), неохотно рассказывали о некоторых подробностях жизни в неволе. Например, о том, сколько на самом деле получают за свою работу заключенные. Как удалось выяснить, конкретно в этом исправительном учреждении, — около 120 рублей в месяц. К слову, на этот момент обращала внимание в своем письме и Толоконникова, говоря, правда, о 29 рублях, если быть точным.
Шрамы Эля получила в предыдущей колонии в Кабардино-Балкарии. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
Эля из Кабардино-Балкарии, всегда с макияжем и всегда вежлива. Осуждена по 228-й статье за наркотики. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
В настоящее время колония готовится получить крупный заказ от Минобороны, под это дело даже закупили новое швейное оборудование, которое в скором времени установят на «промке» (так называют рабочий цех — прим. АиФ.ru).
Те, кто не работают на «промке» по состоянию здоровья, читают книги. Сидеть на кроватях днем нельзя, поэтому читать приходится, сидя на табуретке. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
Однако, рассуждать о полноценных зарплатах не приходится: люди находятся не на работе и не на отдыхе, а в заключении на полном содержании государства, причем уже не в первый раз, и за вполне серьезные преступления. Эта колония, как и все женские, общего режима: самый большой срок заключения здесь — 18 лет.
В рабочем цехе всегда играет музыка. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
Условия — это то, что сразу обращает на себя внимание. Во многих оздоровительных лагерях нашей страны детский отдых, честно говоря, проходит в куда более скромной обстановке. Кормят здесь на удивление прилично: суп, второе, обязательно мясо, компот, свежий хлеб, который, кстати, поставляют из соседней колонии. Готовят узницы сами, быть может, оттого так все неплохо и получается, по-домашнему.
Некоторые осужденные особенно сближаются, живут и работают вместе, поддерживают друг друга.
Некоторые осужденные особенно сближаются и поддерживают друг друга. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
Съемки начались еще в марте, и сейчас мы подошли к финалу проекта серии фотографий. Поначалу осужденные снимались крайне неохотно, да и фотограф из-за непривычной обстановки больше делала рутинные портреты, особо ни о чем не расспрашивая. Однако потом слухи о том, что можно красиво сфотографироваться и получить снимки на руки обошли все отряды, и женщины стали стараться попасть в кадр и побеседовать. Они охотно демонстрировали шрамы (у некоторых они по всему телу) и обнимались с подругами.
«На воле нас никто не ждет»
Ощущение того, что в колонии ты попадаешь в совершенно иной замкнутый мир, не оставляло ни на минуту. Не оставляет оно и самих ее обитательниц. Считается, что попав в эту систему однажды, выбраться из нее практически невозможно. Поэтому и осужденные, и работники судебной системы твердо убеждены: выхода из колонии нет. Большая часть тех, кто выходит на волю, в скором времени возвращается обратно. Некоторые совершают проступки намеренно, как здесь говорят, «даже до вокзала не дошла, а уже ведут обратно», другие на воле попадают в привычный круг общения, который в итоге вновь ведет за решетку.
Вокруг работы строится вся жизнь колонии, шьют в основном форму для себя и ждут заказ от Минобороны. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
«Вот ты журналист. С кем общаешься? С журналистами, редакторами. Ты — фотограф. Общаешься с фотографами, моделями. А они преступницы. Кто их круг общения? То-то же», — объясняет на пальцах нам с Татьяной этот порочный круг одна из сотрудниц колонии.
Света уже переведена в другое учреждение — спецколонию, куда направляют женщин, страдающих алкоголизмом. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
Сами заключенные зачастую просто привыкают к такой жизни. Здесь есть крыша над головой, безопасность, одежда и еда, порядок — все то, чего у многих из них попросту нет на воле. Отсутствует в нашей стране и пресловутая государственная система адаптации. Заключенные уверены, что на воле их никто не возьмет на работу, им не найдется места в вольной жизни, а в колонии они могут трудиться, свободно общаться, иметь определенный социальный статус. Некоторые не теряют времени даром — в обязательном порядке здесь преподают среднее и средне-специальное образование, а также, по желанию высшее — дистанционно. Такая возможность сегодня тоже есть.
Прачечную осужденные тоже украсили своими руками. Фото: Из личного архива / Татьяна Островская
