В начале марта стало известно, что в исправительной колонии Татарстана заключенные подняли бунт после того, как один из них отказался дать конвоирам сфотографировать свои татуировки. Наколки осужденных — важная, почти сакральная часть тюремной культуры: свое значение и смысл имеют не только изображения, но и отношение к ним. Возможно, именно поэтому бесцеремонное требование тюремщиков так возмутило зэков. О том, по каким традициям живут российские тюрьмы и колонии, существует немало мифов — очень распространенных, но зачастую не имеющих ничего общего с реальностью. Правда ли, что новичка ждет наказание, если он нарушил ритуал, входя в камеру? Как складывается жизнь осужденного на зоне в зависимости от его статьи? И насколько верны заявления о том, что в колониях повсеместно царит насилие? О главных тюремных мифах и о том, насколько они соответствуют действительности, «Ленте.ру» рассказал бывший российский заключенный Михаил Краснобаев.
В 2015 году 26-летнего Михаила Краснобаева осудили за «Приготовление к сбыту наркотических веществ». Сам Михаил не отрицал, что хранил запрещенные вещества, но утверждал, что исключительно для личного потребления. Однако вместо условного срока и постановки на учет в наркодиспансере он получил пять лет колонии строгого режима.
Михаил был из тех, кого за глаза называют «ботаником»: окончил школу с золотой медалью, никогда не увлекался спортом и был далек от криминального мира. Когда молодого человека заключили под стражу в зале суда, ему было очень страшно. Он верил всему, что «знающие люди» рассказывали ему о тюрьмах и зонах, и был напуган перспективой испытать все это на собственном опыте.
Миф №2. «В «хату» надо входить правильно»
Второй очень распространенный страх у тех, кто впервые оказывается в местах лишения свободы, — по незнанию допустить такое поведение, за которое ждет суровое наказание. Тюремный фольклор действительно богат на загадки и прибаутки, но судьбу арестанта и его статус в тюремной иерархии определяет вовсе не знание правильных ответов.
Фото: Дмитрий Коротаев / «Коммерсантъ»
Как и в обычной жизни, отношение к человеку на зоне определяют его поступки. Ниже — главные постулаты правильного поведения в тюрьме, следуя которым заключенный будет застрахован от проблем. Самое удивительное в том, что все эти вещи многие люди знают еще с детства, от родителей, а потому следовать им легко и просто.
Врать — плохо. Брать чужое без спроса — плохо. Не держать обещания — плохо. Доносить на близких — плохо. Унижать слабого — плохо. Говорить плохое о ком-то за его спиной — плохо. Смеяться над тем, что дорого другому, — плохо. Решать вопрос с помощью физической силы — плохо. Соблюдать гигиену и не причинять дискомфорт окружающим — хорошо.
Мало того что эти правила поведения в целом элементарны: новичкам на зонах, которые допустили какие-то ошибки по незнанию, многие вещи прощаются и объясняются. На первый раз!
Рассказ от первого лица.
Стояло лето и занятия в школе были позади. Но старшеклассники еще не один день сдавали экзамены. А потом сразу около шестидесяти человек были досрочно освобождены. Среди них рог отряда Майло. Нормальный был парень, хоть и обладал большой физической силой, но зазря никого не бил, а иной раз и заступался. Вместо него рогом поставили татарина Мехлю. Он родом из Челябинска, маленького росточка, но очень крепкого телосложения. Начальник сказал Мехле, что освободит его к началу осени, если тот будет держать в отряде порядок. Когда Мехлю назначили рогом, он везде стал носить с собой палку. Однажды, когда готовились идти в столовку, я чуть задержался и в строй забежал последним.
-Да ты, Глаз, стал борзый,-прорычал Мехля и начал дубасить меня палкой. В его ударах не было пощады, держа ее обеими руками, махал как пропеллер, я даже не успевал уворачиваться. Глаза Мехли налились кровью, он стал как безумный зверь, не мог остановиться. И палка, как на зло, крепкая была, не ломалась, не давая возможности перевести дыхание. Так сильно никто раньше не бил и я впервые стал умолять его: -Мехля, остановись, что я сделал такого? Мехле нравилось видеть мои мученья, матюгнувшись, он продолжал избивать меня. Потом, видать, приустал. Постоял, отдышался и отправился по своим делам. Вадик — вор третьего отряда. Ему было семнадцать лет. Симпатичный, атлетического телосложения, мечта любой девушки. Он тоже всегда ходил с палкой. Только пацанов не обижал, изредка прикладывал ее к обнаглевшим буграм. И актив, и воры отличались от воспитанников. Они были чисто и опрятно одеты и ходили в синих беретах ( мы ходили в черных). Вадик на шее завязывал фиолетовый тоненький шарфик. Он так красиво и умело его завязывал, что он был похож на галстук. Этот шарфик ему подарила училка. Все знали, что у них отношения, но застукать их ни разу руководство не смогло. Училка собиралась уехать в отпуск и Вадик решил сделать для нее праздник. Он хорошо общался с Мехлей и они стали организовывать танцы. Притащили в отряд магнитофон.
Миф №3. «Да ты хиляк, тебя на зоне разом сломают»
Будучи физически абсолютно неразвитым, я, конечно, боялся, что меня на зоне будут третировать люди сильнее меня, которых там большинство. На деле же все оказалось совсем иначе.
Если брать знаменитых воров в законе — Владимира Бабушкина (Вася Бриллиант) или Александра Северова (Саша Север), — то ни один из них не выглядел стероидным качком или жилистым силачом.
На зоне котируется в первую очередь крепость духа, а не крепость тела
Более того, конфликты заключенные стараются разрешать при помощи переговоров, поэтому драк на наших зонах куда меньше, чем, например, в США. Причем за распускание рук арестанта может довольно сурово наказать «смотрящий», или «положенец» (представители криминальных авторитетов в местах лишения свободы — прим. «Ленты.ру»
).
К слову, на зонах исторически сложилось, что тренажерный зал и хорошее питание были доступны только «красным» (приближенным к тюремной администрации) — завхозам, бригадирам, дневальным и нарядчикам. Они же впоследствии входили в так называемые секции дисциплины и порядка (СДП).
Эти секции по факту занимались избиением арестантов-новичков по негласному распоряжению администрации
Отсюда и пошло некое пренебрежительное отношение к «спортсменам» среди порядочных арестантов. Так что мускулы на зоне большой роли не играют: куда важнее информативно разговаривать, логично строить умозаключения, а главное — не материться.
«Низшая каста на зоне состоит из насильников»: исповедь осужденного журналиста
За почти сто лет существования «Московского комсомольца» кто только не работал в нашей газете!
Трудились (и трудятся, кстати) химики, геологи, художники, в конце концов, вообще люди без высшего образования…
Были даже те, кто в силу особенностей государственного строя прямо из редакции отправлялся под арест, а потом в места не столь отдаленные. Есть и такие, кого, когда власть стала полиберальнее, приговаривали к обязательным работам по месту службы.
И это неудивительно — двери «МК» всегда открыты для тех, у кого есть талант и желание рассказывать людям все самое важное и интересное. А судимость — при наших-то законах и законниках — понятие относительное.
Поэтому, когда автор сегодняшнего материала год назад пришел к нам и сказал: «Хочу у вас работать, но честно признаюсь: я осужден, по приговору суда», — мы не замахали руками в ужасе и не послали его туда, откуда он, собственно, и прибыл. А предложили попробовать.
Начало. Свобода
Я пишу эти строки 13 сентября. Сегодня 1 год и 4 месяца моему старшему ребенку — сыну Климу.
И сегодня ровно неделя, как я свободный человек.
Для кого-то свобода — это позволить себе коктейль в пятничном баре, кто-то посчитает себя свободным, вырвавшись зимой туда, где тепло и солнечно. А для меня свобода — это возможность быть с теми, кто дорог, делать то, что нравится.
Совсем недавно я был лишен этого.
Мне было суждено родиться в Средней Азии и попасть в Россию в статусе беженца. Моя семья — мама и ее брат с родными — обосновались в Саратовской области. Промышленный городок радушно принял в свои объятия моего дядьку, ученого-физика, и недавно освоившую профессию корректора мать. Мама вычитывала газету в местном медиахолдинге, что и послужило ориентиром для меня при выборе профессии.
Далекий 2008 год. Стоп-кадр из сюжета на местном телевидении в Балакове.
С раннего детства я наблюдал, как верстаются полосы и монтируются сюжеты. Стал редактором школьной газеты, победил в нескольких детских конкурсах, а на лето устроился на телевидение. Вполне сносно сдав экзамены, в 2009 году я отправился покорять столицу. Параллельно работал где только мог: курьером, продавцом сим-карт и суши, даже угораздило попасть к гадалке в помощники.
Летом 2011 года я встретил свою любовь в оздоровительном лагере в Подмосковье. Меня поставили на сложный отряд — детей из интерната из Архангельской области, в котором самые старшие ребята уже имели судимости, хотя были всего на год младше меня. Там же, но в совершенно контрастном отряде, где дети из Москвы обучались английскому языку, работала вожатой моя будущая жена Маша.
Маша поступила в университет, мы встречались и все больше влюблялись друг в друга. Мы задумали вместе оставить учебу в Москве и улететь в Китай. Хотели учиться в Харбинском университете и уже даже получили оттуда приглашения, но свершиться всему этому было не суждено. Меня арестовали.
Арест
Все началось с того, что одного из моих старших товарищей-земляков «приняли» за распространение наркотиков в Калужской области. Этот парень — творческий человек, в нашем городе играл в популярной группе. К слову, даже сейчас, находясь за решеткой, он стал финалистом конкурса для заключенных со всей страны «Калина красная», главным призом которого является освобождение.
О его пагубных увлечениях я знал, даже видел, как приятель вместе со своей девушкой, наркоманкой со стажем (она сама хвасталась, что почти все зубы у нее во рту вставные, выпали от «химии»), курили гашиш. Мне было совершенно без разницы, я считал, что это их жизнь и их здоровье. Так что арест приятеля не был неожиданностью — его схватили при сбыте нескольких сот граммов дури.
Через некоторое время его девушка попросила меня съездить к следователю и забрать его машину и личные вещи. Я отправился в соседнюю область: в конце концов это и мой друг тоже. Под расписку мне выдали его «Жигули» и пакет с изъятыми у него гаджетами и личными вещами.
По пути авто несколько раз ломалось и приходилось его ремонтировать. Вечером я приехал на встречу с девушкой друга в здание кинотеатра на северо-востоке Москвы. Она сразу протянула мне деньги, сказав, что это оплата расходов на ремонт машины, и я сунул их в карман, передав ключи и пакет с вещами. И отправился на выход.
Откуда ни возьмись у меня на пути возникли двое мужчин с корочками. Все вместе мы прошли в подсобку, где при двух понятых сомнительного вида мне заявили, что я подозреваюсь в сбыте наркотиков, а в переданных мною вещах обнаружены запрещенные вещества. Из кармана вытащили меченые купюры.
После суток в «обезьяннике» меня арестовали на два месяца и на воронке доставили в СИЗО.
СМС, которую прислала «закупщица» через неделю после моего задержания.
Три дня карантина
Как известно, первое впечатление самое яркое. Наверное, поэтому многие, кто попадает за решетку, после 1–2 суток выдавят из себя: «Жить можно». Ведь сначала вы оказываетесь на карантине, во вполне приемлемых условиях.
Трехдневный карантин я провел в одной камере с таджиком-взяткодателем. Азиат работал таксистом и хотел дать «на лапу» гаишнику 300 рублей, а дорожный полицейский его задержал. Сокамерник вел себя очень тихо и почти все время судорожно вспоминал, как делать намаз. Вообще в МЛС (места лишения свободы) существует много шуток на тему, как люди, далекие от веры, сразу начинают тянуться к Богу.
Первые сутки в камере мне не давали покоя постоянные стуки, крики вокруг. Галлюцинации? Но вскоре я и мой товарищ по несчастью поняли, что достучаться пытаются до нас. Начали отвечать.
Нам было велено открыть окна. Одну форточку мы отворили без проблем, а до второй дотянуться руками было невозможно — мешала решетка. Но коллективный разум — великая вещь: ближе к концу второго дня мы додумались расплавить свои зубные щетки и сварить из них «удочку». Этим приспособлением удалось распахнуть второе окно. Голос откуда-то сверху горячо поприветствовал нас: «АУЕ, родня, жизнь ворам!».
Наверное, тогда-то я и понял, что попал сюда всерьез и надолго.
СИЗО
Спустя три дня меня вызвали на допрос. Старший «кум» (так в МЛС называют оперуполномоченных) задал пару общих вопросов и один обязательный: есть ли мне что скрывать. Я уверенно ответил, что врагов у меня нет, ориентация у меня нормальная, да и вообще рассчитываю освободиться через пару месяцев. Сотрудник беззлобно посмеялся над моим оптимизмом, но распределил меня в одну из самых приличных камер.
Существует практика не содержать коммерсантов и чиновников с убийцами и разбойниками. Поэтому обвиняемые в мошенничестве, взяточничестве обычно сидят друг с другом, и к ним подсаживают наиболее безопасный с точки зрения членовредительства спецконтингент — наркоманов и наркоторговцев.
И правда, на меня никто не нападал. Даже полотенце под ноги не бросили. Да, раньше существовал такой способ проверки (сейчас его используют разве что малолетки): новенькому бросают под ноги чистое полотенце, и если он поднимает его, к нему начинают цепляться. Единственно верное решение — вытереть об него ноги.
Мошенники, коммерсанты и чиновники держались сплоченно и особняком. Большинство из них сидели вместе уже около года и явно обжились в СИЗО. В камере были большие запасы различной еды, была связь, сотрудники редко приходили с обысками, устоявшийся состав никто не тасовал и особого перегруза никогда не было (максимум 16 человек на 12 шконок).
Днем жизнь в изоляторе скучна и однообразна. Но если вы полагаете, что ночью в СИЗО все спят, — это глубокое заблуждение. После отбоя начинается оживленная беседа «на дороге».
Как это выглядит?
При помощи самодельных удочек заключенные затаскивают в свои камеры через окна «коней» (канаты, сплетенные из простыней), к которым привязаны карманы (обычно носки). В них и кладут малявы, запреты и воровские прогоны (указания). Вот такая связь между заключенными.
Стоять «на дороге» — дело очень ответственное, ведь помимо технического поддержания связи (плетения «коней», своевременной наладки) нужно знать все закодированные сигналы. Например, определенная последовательность постукиваний по батарее означает, что идет обыск, и если вовремя не среагировать и не передать другим, то можно подставить людей, которые звонят в это время родным или адвокату. Ведь пришедшие неожиданно сотрудники отберут мобильник, а он в СИЗО стоит где-то в 4 раза дороже, чем на воле.
«Дорога» — это обычно первая ступень, лифт в воровской мир. Но с точки зрения моих сокамерников, это занятие было абсолютно бессмысленное. Кому из взрослых, состоявшихся мужчин охота не спать ночью и плести канаты?
Со мной сидели высокопоставленные сотрудники транспортных компаний, различных министерств и департаментов, бизнесмены и банкиры. Многие из сокамерников имели юридическое образование. Один из этих людей, взявший шефство надо мной, был известен на весь СИЗО тем, что очень успешно составлял жалобы и консультировал арестантов в юридических вопросах. Примерно как герой Тима Роббинса в «Побеге из Шоушенка».
Фото на память. Со «смотрящим» на его нижней «шконке».
Суд
Второй колоссальный шок для любого заключенного — начало судебного процесса. Честно говоря, я не поверил, что можно так ужасно организовать процесс доставки в храм правосудия.
Процедура выезда на судебное заседание выглядит примерно так. Около 6.00 тебя выводят из камеры и отводят на сборку — в камеру площадью около 25 «квадратов» на первом этаже, куда сводят всех участников процессов.
Впервые оказавшись там в час пик, я невольно вспомнил исторические фильмы о работорговле — впечатление, будто ты в трюме на галере. Таких сборок всего несколько штук, одна из которых занята обычно теми, кого нельзя перемешивать с общей массой, а другие набиваются до отказа. Так, в одной комнате можно было насчитать до 50 человек, 45 из которых курят.
Чадящая гогочащая масса стоит на ногах около трех часов. Потом всех набивают до отказа в тесные автозаки и развозят по судам. День заканчивается в таком же порядке, и приехавшие с судов, где в лучшем случае им удалось поспать на узкой лавке, поднимаются в свои камеры так же организованно около часа ночи. А ведь многие ездят на заседания ежедневно!
Защитница на пальцах мне разложила, что если я не признаю вину, то получу минимум восемь лет. Вероятность, что я докажу свою невиновность потом, очень мала, и это будет зависеть больше от процессуальных моментов, а не от материалов.
Она предложила мне сознаться в преступлении и уповать на милость судьи, на то, что он принял во внимание все наши доказательства, на то, что, в конце концов, на дворе конец декабря и незакрытое дело никто не хочет переносить на следующий год. И она была права! Я доверился и скрепя сердце выдавил из себя, что признаю свою вину. Прокурор запросил 8 лет, а приговор — 4 года строгого режима. Половина от низшего предела наказания!
Я до сих пор благодарен этому судье — его фамилия Половников, и, будучи в суде уже по заданию редакции, я хотел найти его, но выяснилось, что он там уже не работает. Благодаря его человечности надо мной не возобладала слепая ненависть к системе, как это случилось у многих других, попавших в беду. Когда я счастливый (да, именно счастливый, потому что был настроен на восьмерку) вернулся в СИЗО, весть о приговоре распространилась по всем камерам — это была сенсация.
Через пару недель меня отправили на этап. Через некоторых арестантов я слышал, что вопрос с направлением в конкретный лагерь решался за 200 тысяч рублей.
Замечу, в СИЗО продается и покупается абсолютно все. Кластер адвокатов, правозащитников, экспертов, общественных организаций, сотрудников ФСИН, зэков представляет собой механизм, способный в самые кратчайшие сроки обобрать до нитки самого обеспеченного арестанта вместе со всеми его родственниками и друзьями. Но для меня запрошенная сумма оказалась неподъемной.
Этап
По прописке меня направили отбывать наказание в Саратовскую область. Самый запомнившийся момент из поездки в колонию — погрузка и выгрузка. Автозак доставляет осужденных на вокзал, где их под конвоем, в наручниках ведут к «столыпинскому» вагону, «пристегнутому» к рейсовому составу с обычными пассажирами.
Шагая по платформе после месяцев существования на одном «квадрате» с ротой мужиков, ловишь себя на мысли, что ощущения эти непередаваемые. А встреча «столыпинского» вагона — о, это совсем другое кино. Зэков в телогрейках (без одежды установленного образца никого не отправляют) ставят на перроне под автоматы и травят собаками, а из вагона до перрона нужно бежать бегом и садиться на корточки в рядок перед автоматчиками. Все потому, что это самый опасный промежуток пути — по статистике, во время этапа при выгрузке из вагонов происходит самое большое количество попыток бегства.
Досмотр в пути, на пересылке — шок похлеще дороги в суд. Всех заставляли приседать, непонравившиеся вещи резали, ломали сигареты, вскрывали даже прозрачные упаковки с пищей и просто бросали на пол. Тех, кто пытался как-то отстоять свое, отводили в каптерку, избивали деревянными киянками, которые есть «на вооружении» у всех сотрудников отдела безопасности. С помощью них обээшники во время проверок проверяют целостность решеток. Подпиленные прутья под ударами деревянных молотков ломаются. Профилактика побегов, ничего не попишешь!
Колония. Карантин
Многие, кто томится годами под следствием и судами, очень ждут своего этапа, ведь колония — это как минимум возможность видеть небо не в клеточку. Не скрою, и я ждал, когда покину СИЗО. Но, переступив порог зоны, я задумался: а может, в изоляторе было не так плохо?
В первую очередь всех вновь прибывших ведут в карантинный туалет, где заставляют надеть красную повязку: осужденный фотографирует тебя «на память». Это делается для того, чтобы, если зэк все-таки решится строить карьеру в воровской среде, можно было его поставить на место этим снимком, так как ношение повязки несовместимо со стремлением к криминальному миру.
Особо упертых заставляют взять в руки тряпку и хотя бы раз дотронуться до туалета. С гигиенической точки зрения это совершенно безопасно — чище, чем в карантине, бывает не в каждой больнице. Смысл в другом: подавить морально и на корню отрезать осужденному путь к воровским традициям.
Из моего этапа все три человека, включая меня, требования выполнили и оказались в кубрике (комнате), где с нами продолжили работать осужденные — завхоз и дневальные карантина.
Они подряд подсовывали нам психологические тесты с готовыми ответами, анкеты, заявления на вступления в различные секции (например, СДП — секция дисциплины и порядка, в криминальном мире категорически не рекомендуется состоять в таких организациях и уж тем более потворствовать администрации в установлении режима), различные расписки на подпись, а когда кто-то из нас начинал вчитываться, поднимали голос и всячески торопили нас.
Был среди этих бумажек и самый страшный документ — что я предупрежден о том, что в случае попытки побега в мою сторону будет открыт огонь на поражение.
Дрожащей рукой я поставил закорючку и отправился чистить во двор снег. И так две недели — безостановочные уборки в бараке и на территории, чистка на кухне картошки и сон без задних ног. Ах да, еще за это время нужно было выучить гимн России, который спустя 14 дней принимал, как экзамен, офицер, который выпустил нас в зону.
Зона
Покинув карантин, мы почувствовали облегчение — нас направили в переходный барак. Этот барак также был во власти завхоза и дневальных — активистов лагеря. В нем жили те, кто провинился и был на время переслан в этот отряд, те, кто не нашел себе места в зоне, и такие, как мы, — те, кто прибыл недавно.
Что касается тех, кто работает в этих двух отрядах, то в большинстве своем это совершенно пропащие люди. Только при мне одного из них резали, многие из предшественников погибли на воле, а тем, кто работал одновременно со мной, с воли в качестве посылок присылали похоронные венки. Эти люди, имея власть в отряде, стараются усложнить жизнь другим, морально давят окружающих, а тех, с кем не могут справиться, сдают администрации.
Нам, новичкам, несколько раз объясняли, как попасть в актив, куда идти работать, чтобы остаться нормальными мужиками. Тут-то я и вспоминал слова своих первых сокамерников: в тюрьме ты никому ничего не должен. Не будешь следовать этому завету — пропадешь.
За день до того, как всех распределили на швейное производство, ко мне пришел начальник оперативного отдела. Для беседы нам любезно предоставил свой личный кабинет с DVD-плеером и обогревателем завхоз переходного барака.
Я внимательно выслушал опера, который предложил пойти работать к нему. Моим единственным условием было то, что я не буду ни на кого стучать, а вот технические задания (в отдел требовался дневальный для работы на компьютере) я выполнять готов, и мне безразлично, что скажут другие зэки.
Так я оказался в самом секретном и самом страшном месте колонии. Когда кого-то из зэков вызывали в кабинет моего начальника, то они обычно ходили перед этим в туалет, так как визит мог закончиться попаданием на больничную койку. В мои обязанности входила подготовка отчетов — месячных, квартальных и годовых, — ведение документации по зэкам, состоящим на профилактических учетах, и многое-многое другое. Работы было очень много, но в свободное время я мог смотреть кино на компьютере. А главное — все сотрудники меня знали, я был за своего.
Еще одним, самым приятным бонусом было то, что я регулярно получал поощрения за свою работу и моя Маша могла приезжать ко мне на длительные свидания (3 суток) чаще: вместо 4 раз в год — 6 раз. В первую же встречу — это было короткое четырехчасовое свидание — я сделал ей предложение, и она согласилась.
На длительном свидании мы сыграли свадьбу. Приехала сотрудница местного загса, Маша привезла мне пиджак, рубашку, брюки и туфли. И под заранее подготовленную запись марша Мендельсона на DVD-плеере мы обменялись кольцами.
14.03.2014. Свадьба в колонии строгого режима.
Однажды случилось ЧП: я отдал свой лимит на посылку одному из блатных и, когда ему привезли ящик банок с тушенкой, их вскрыли при получении, чтобы проверить на наличие запрещенных предметов. Причем вскрыли все банки, желая насолить получателю. Тот отказался забирать по сути испорченную посылку и позвонил адвокату, чтобы тот готовил жалобу. Но формально за получение посылки должен был расписываться я, и сотрудники принесли мне карточку на подпись. Есть автограф — всё, посылка получена, претензии не принимаются. Так поступить я не мог. Из-за этого меня выгнали из оперотдела, и завхоз одного из бараков забрал меня к себе в отряд.
И снова привычная картинка поменялась. Вокруг меня ходили зэки в спортивной одежде, а не в форме установленного образца, как я привык. У многих были телефоны и Интернет, в бараке был дневной сон.
Но были здесь и те, у кого жизнь превратилась в один сплошной ад. Те, кто словно провалился на сотни лет назад, в рабовладельческий строй или каменный век. Эта низшая каста состоит в основном из насильников и педофилов.
Они настолько опустились, что едят из мусорных куч, голыми руками протирают туалеты, которыми пользуется по 50–100 мужчин, содержащихся в отряде. Их не признают за людей, и большую часть времени эти люди проводят именно в туалете. Никто не спорит, преступления, совершенные ими, чудовищны. И наверное, смерть была бы для них избавлением.
Следующий год прошел легче. Я приобщился к спорту и стал заниматься тяжелой атлетикой, я стал много читать и даже научился играть пару песен на гитаре. Мне удалось бросить курить и полностью исключить из своего лексикона матерные слова.
В колонии я научился играть на гитаре.
А еще через некоторое время, когда я уже отсидел 2 года и 11 месяцев, суд заменил мне неотбытый год 14 месяцами исправительных работ, но уже на воле. Радости не было предела, так как на такое смягчение суды идут крайне редко. Обычно единственная поблажка — это условно-досрочное освобождение, а мне, как осужденному по «наркотической» статье, еще не подошел срок подачи прошения об УДО. Получить положительную характеристику помогли сотрудники колонии. Кстати, через несколько месяцев после моего освобождения их арестовали и посадили за те самые жестокие приемы этапов.
***
Так, вырвавшись из этого ужасного места, я попал к тем, с кем хочу быть, и начал заниматься тем, что мне по душе. Я остался в родном Балакове, жена приехала ко мне. Я сразу же начал писать в местную газету, встал на учет в уголовно-исполнительной инспекции. Осуществил несколько успешных проектов для своего издания, вступил в ряды Союза журналистов России.
А потом мы с женой решили ехать в Москву. 13 мая 2021 года у меня родился сын. Я устроился рекламным агентом в фирму, где проходил исправительные работы, ежемесячно отчисляя 15% в доход государства.
Однажды в соцсетях я набрел на страницу правозащитницы Евы Меркачёвой. Именно о ней в местах лишения свободы слагают легенды, говоря, что она одна из немногих, кто читает и отвечает на обращения из тюрьмы и прислушивается к человеку вне зависимости от его статуса. А еще через некоторое время увидел пост Евы о том, что в «МК» требуется репортер криминальной хроники. Так все и сложилось. Раз вы читаете эти строки, значит, «Московский комсомолец» меня принял, и, надеюсь, не пожалел.
В конце июля супруга родила мне дочь. А неделю назад у меня истек основной срок, и теперь я буду подавать ходатайство на досрочное погашение судимости, как законопослушный гражданин, который старается приносить пользу обществу. Очень хочется сказать всем тем, кто остался по ту сторону тюремной решетки: все зависит только от вас самих. Обстоятельства и предрассудки расступятся перед желанием и упорством, а клеймо сотрется временем и добрыми делами.
Миф №4. «С такой статьей ты будешь унитазы драить»
Отчасти это действительно так: скажем, в местах лишения свободы моют туалеты и прибираются на улице в основном те, у кого статьи 131 («Изнасилование») или 132 («Насильственные действия сексуального характера») УК РФ. А осужденные по «наркотической» статье 228 УК РФ обычно вынуждены выделять из своих средств на общие нужды больше, чем другие заключенные.
Вот только дело тут отнюдь не в статьях. Для того чтобы определить, в каком статусе будет сидеть весь дальнейший срок заключенный, одного предъявленного или даже доказанного судом обвинения мало. О человеке и о его преступлении арестанты узнают «по своим каналам», проводят свое следствие.
Фото: Юрий Тутов / «Коммерсантъ»
Если вина заключенного очевидна, насильник попадет в «обиженку», а наркоторговец будет весь срок платить дань. Но судебная система у нас отнюдь не безупречна. Каждый пятый из осужденных по статье 228 УК РФ является просто наркозависимым или, что еще хуже, вообще не имеющим отношения к наркотикам человеком, которого подставили. К таким людям отношение на зоне доброжелательное: никто не подумает назвать такого заключенного «барыгой».
Вместе с Ниной Петровной пришли две молодые училки.
Мехля пригнал пацанов, которые были неподалеку и сказал: -Прошу внимания! Наши учителя организовали для всех нас вечер танцев. давайте веселиться и танцевать. Заиграла медленная музыка. Вадик пригласил Нину Петровну, Мехля-другую учительницу, а третью подхватил бугор. Мы смотрели на красивых молодых женщин, которых прижимали к себе счастливчики. — Рома, надо чтобы все ребята танцевали, а то не красиво получается,- сказала Мехле училка. — Я вам обещаю, сейчас все развеселятся! Закончив этот танец, Мехля велел танцевать нам всем. Танцевать пацан с пацаном мы не хотели, да и не до веселья нам было. После ужина была наша очередь мыть столовую, а это значило, что нас там отдуплят. Когда кончился следущий танец, Мехля велел пацанам идти в курилку. — Не хотите танцевать?
Миф №5. «Ты шибко умный — таких на зоне не любят»
Существует расхожее мнение, что типичный зэк — недалекий и агрессивный алкоголик. На самом же деле это не более чем стереотип. Во-первых, на зоне у арестанта масса свободного времени, за которое есть возможность прочитать очень много книг, посмотреть немало фильмов и пообщаться с другими заключенными, у которых есть свой культурный багаж.
Таким образом, отбывая свой срок, даже человек изначально невысокой культуры развивается и становится как минимум интересным собеседником
Во-вторых, большая часть времени арестанта уходит на разговоры с другими осужденными, но истории о вольной жизни довольно быстро заканчиваются. И тогда приходит время философских, политических и даже теологических дискуссий, а это — еще одна возможность для культурного развития.
Фото: Илья Наймушин / РИА Новости
Я сам за пять лет срока прочел около сотни книг, включая те, до которых на воле не доходили руки. Я познакомился с политиками, футболистами, деятелями искусства и просто образованными людьми, от которых узнал немало нового. Но то, что процентов шестьдесят заключенных в начале срока действительно недалеки и бескультурны, — это правда.
Рядом со мной драил полы Амеба.
Я видел, как он поднял с пола огрызок хлеба и спрятал в карман. Он потихоньку щипал его и украдкой ел. Амеба даже не ел, а глотал, так как хлеб был мокрый. Мы старались изо всех сил, но уборка продвигалась мало. Слишком огромная была столовка. Тогда бугор стал бить нас палкой по скрюченным спинам. — Живо, живо, живее уберете, быстрее отдыхать отправитесь. Мы зашевелились еще быстрее. Наконец порядок наведен. Мы потянулись в отряд. Я не чувствовал ног и сильно болела спина. У Амебы были мокрые штаны, он ползал на четвереньках и они намокли. Зона давно спала. А нам хотелось упасть на землю и спать, не доходя до корпуса.
Миф №6. «На зоне привыкнешь к чифиру — жить без него не сможешь»
Миф о тюремном чифире и зависимости от него — пожалуй, самый безобидный из всех, но прочно сидящий в головах обывателей. На деле чифир не вызывает зависимости: он разве что может войти в привычку — как кофе по утрам. Чифир действительно бодрит и снимает похмелье, но эффект от него по силе сопоставим с обычными энергетиками.
А еще чифир хорошо согревает и на некоторое время подавляет чувство голода
К слову, существует заблуждение, что настоящий чифир готовят только на зоне — но это совсем не так: приготовить его совсем несложно и в домашних условиях. Для этого нужно взять 80-100 граммов мелколистового чая и залить литром холодной воды.
Потом все это нужно довести до кипения, проварить минут 15 на медленном огне, остудить — и вскипятить заново. Возьмите сито, процедите отвар — и чифир готов. Пить его лучше небольшими глотками, добавив в напиток немного соли, вприкуску с сыром, вяленой рыбой, чипсами и сухарями. А если пить чифир со сладостями, тонизирующий эффект будет сильнее.
И начал бить палкой всех подряд.
Никто не кричал, это было не принято, но стон слышался со всех сторон. Когда вернулись из курилки, мы начали танцевать друг с другом, выдавливая из себя улыбки. Я был в паре с Вовой Ининым. Ему Мехля отбил грудь и Вовка трудно дышал. Вовка был родственником воспитателя, но его били не меньше остальных. Помочь ему не мог даже родственник. Мехля все время следидил за нами, мы должны были изображать хорошее настроение. После ужина собрали тех, кто целыми днями драил полы, набралось около тридцати человек. Пошли в столовую.
Там бугор троих отправил чистить картошку, четверо отправились чистить котлы и наводить порядок на кухне, трое пошли за водой. Остались марехи, в том числе-я. В наряде я второй раз. Мы перетащили в одну сторону столы со стульями. Парни таскали ведра с водой и выливали на пол, а мы встали в ряд и погнали тряпками грязную воду к выходу. Бугор контролировал сзади. -Четверо собирают воду тряпками в ведро,-бугор назвал клички. Там, где грязи было много, бугор выливал воду, мы ее гнали к пацанам, которые собирали ее тряпками и отжимали в ведра.
